Оглавление
Автор: Алексей Пенза
Американка
Пролог
Обновление от 04.02.2017
Весна, впрочем, как и остальные времена года, по-своему своеобразная, чудесная пора. В природе всё циклично, закономерно. В человеческом же мире совсем иначе: люди с нетерпением ждут тепла, лета, но как только наступают эти деньки, в минуты духоты почему-то желают осенней прохлады, а в сезон дождей или крепких морозов с благоговением вспоминают ушедшее ласковое время и ожидают его снова с большим нетерпением. Так уж устроен человек, что он вечно чем-то недоволен. Не переставая он гонит время, чтобы получить желаемое: зимой лето, летом зиму, будто это в целом что-то изменит.
Весна – период обновления, символ новой жизни. Есть в этом времени года что-то особенное, своего рода волшебство: зарождение, преображение, кардинальное изменение всего окружающего мира. Весной природа видоизменяется ежедневно, каждый раз примеряя новые яркие наряды из своего 92-дневного гардероба.
За окном пассажирского поезда, следовавшего из столицы, отбивающего монотонный ритм, проносились унылые пейзажи: полу обнажённые поля, голые чёрные деревья, покосившиеся домики с полинялыми крышами, глубокие овраги – свидетели извечной борьбы весны с коварной зимой, пока ещё не побеждённой.
Николай Иваськов стоял у окна, глядя потупившимся взглядом на мелькающую картинку, думая о прошедшем форуме, где обсуждались проблемы здравоохранения и появившийся новый штамм гриппа с высоким процентом летальных исходов. Уже засыпая на нижней полке, он всё не переставал размышлять о домашних проблемах, бесконечных отчётах, которые предстоит написать. От сна отвлекали тяжёлые мысли, да ещё какая-то возня, разговоры, возгласы в соседнем купе.
Николай относился к тому типу людей, что не могут пройти мимо чужой беды, таков уж был его характер. Возможно, он и профессию свою именно по этому выбрал. Довольно часто ему приходилось оказывать первую помощь, лечить больных, находясь в отпуске, одним словом, помогать людям всеми возможными способами. Мало уже осталось настоящих людей с большой буквы, которые не пройдут мимо, когда мужчина обижает женщину, дети животных, хамы пожилых бабушек в транспорте. К сожалению, бывали и случаи, когда добрые намерения Николая ему же выходили боком, но это не меняло сути дела.
Ещё немного выждав, мужчина решительно поднялся с постели и вышел в коридор. Отзывчивый, мягкий, дотошный до мелочей человек с испанской бородкой сделал решительный шаг к приоткрытой двери соседнего купе. Внутреннее беспокойство Николая, как оказалось, было далеко не беспочвенным. В узком купе с аптечкой в руках стояла проводница, пассажиры не спали, с опасением посматривая на соседа на нижней полке. Выглядел он действительно неважно. Не будучи врачом было ясно, что больной давно толком не спал и мучился ознобом из-за высокой температуры. Взгляд его был мутен и бесцельно скользил по окружавшим его людям.
– Что случилось? – без прелюдий спросил Николай проводницу.
– Человеку плохо, не беспокойтесь, идите отдыхать, – вежливо ответила белокурая женщина в униформе, стараясь снять напряжение, витающее в воздухе.
Николай тяжело вздохнул:
– Отойдите, я – врач, – сказал он и протиснулся в купе.
Иваськов присел на постель к больному и дотронулся до его лба.
– Скорую вызвали? – спросил он, проверяя пульс больного.
– Нет ещё, – ответила вконец растерявшаяся проводница.
– Вызывайте срочно, температура очень высокая. Сколько до станции?
– Около часа…
– Дайте ему жаропонижающего, если есть… Самое главное вызовите скорою, чего вы застыли? – прикрикнул на проводницу врач.
Неизвестно, что послужило причиной, толи повышение тона Николая, толи окончательно ослабевшая нервная система больного, но произошло нечто из ряда вон выходящее. Больной неожиданно схватил руку врача и вцепился в неё зубами. Он, словно животное, мотал головой, рычал, словно пытался откусить кусок от бедного Иваськова. С большим трудом незадачливому врачу удалось вырваться, а молодой человек, словно одержимый, начал беспорядочно махать руками, будто желая вновь поймать врача, чтобы разорвать. Он яростно рычал и всё пытался ещё раз укусить Иваськова. Пассажиры купе в ужасе кричали, все застыли на месте, не зная, что делать. Николай, зажав кровоточащую руку пытался успокоить больного уговорами, но становилось только хуже. Ситуация обострялась.
На выручку пришёл попутчик с верхней полки, сбросив на голову взбесившегося соседа тяжелый чемодан. Молодой человек от удара покачнулся и, кажется, немного придя в себя, что-то стал бормотать себе под нос, сел на постель и через мгновенье отключился.
Иваськов, потирая укушенную перебинтованную руку, стоял у забрызганного грязью окна и смотрел на машину скорой помощи, в которую погрузили связанного на всякий случай больного. «Да, – протянул про себя он, – теперь этот припадочный нескоро ещё приедет на родную станцию, проваляется пару недель, если не больше в районной больнице, в которой и медикаментов-то подходящих может и не оказаться…»
Раздумья врача прервала проводница, тихонько подошедшая сзади:
– Может, у него бешенство, как думаете?
– При бешенстве такой высокой температуры не бывает, – негромко, но уверенно сказал Иваськов, а про себя подумал: «По крайней мере, я так думаю…», – и тяжело вздохнув, снова погрузился в свои мысли.
Зашумели колёса, и поезд тронулся в путь, а Николай всё смотрел в вслед отъезжающей скорой и не мог отогнать от себя тяжкие думы.
Дома Иваськова ждали с нетерпеньем. Все соскучились, и так и норовили повиснуть на шее у него, чтобы крепко обнять и поцеловать, но он старался держаться отстранённо, ссылался на то, что сильно устал с дороги. Николай смотрел на своё дружное семейство, и радость наполняла его душу. Счастье было настолько огромным, что им хотелось поделиться со всем миром. Он одаривал подарками своих любимых детей, дорогую супругу, но старался близко к ним не подходить. Жена сразу отметила некоторую холодность супруга, но выпытывать подробности не стала, может, действительно с дороги устал, отдохнёт – сам всё расскажет.
Когда дети, наконец, улеглись спать, супруги остались на кухне вдвоём. Затворив поплотнее дверь, Николай без утайки рассказал о приключившейся с ним неприятной истории и своих подозрениях. Жена расстроилась, долго молчала, а после согласилась с мужем о временной изоляции его от семейства. Супруга погладила незадачливого врача по голове своей узкой ладонью, поддержала, как смогла простыми, но крайне необходимыми в ту минуту словами.
Иваськов поселился в загородном домике. На следующий же день он на всякий случай привился от бешенства и взял на работе давно накопившиеся отгулы. Время шло. Никакие симптомы болезни не проявлялись, и Николай задышал ровнее, спокойнее, но домой возвращаться не спешил. Ежедневно он созванивался с женой и детьми и каждый раз на вопрос: «Когда ты приедешь?», уклончиво отвечал: «Скоро».
Николай вышел на работу, лечил больных и втайне мечтал о скорейшем возвращении домой. Он с досадой вспоминал о тех славных деньках, когда они всей семьёй сидели перед телевизором или слушали интересные истории, которые он вечерами читал. Порой, если дежурство не выпадало на выходные и получалось выкроить время от домашних дел, Николай давал денег детям на кино и кафе и оставался наедине со своей любимой, чтобы насладиться теми мгновениями единения, такими редкими, такими короткими.
При всём том, что прививки были сделаны, что-то не давало ему покоя. Паранойя? Излишняя подозрительность? Страх? Николай боялся вернуться домой преждевременно, дабы не заразить, не дай Бог, своих любимых.
Первое, что настораживало Иваськова – это место укуса. Несмотря на то, что прошло достаточно времени следы зубов не заживали, но и не доставляли никаких неудобств: ни покраснения, ни отёка не было. Рана словно пребывала в состоянии застоя.
Второе, что заставляло задуматься – сильная перемена в поведении. Из тихого и вежливого человека в Николае проявились озлобленность и раздражительность. Он вечно находился на взводе, готовый разорвать всех и вся на своём пути. На работе редко кто с ним решался заговаривать, дабы не портить себе настроение его выходками: особенно, после того случая, когда он оставил на нескольких коллегах глубокие следы от ногтей.
Ни разу не получавший выговоров от руководства, после укуса в кабинете заведующего отделением он стал частым гостем. Неадекватное поведение Николая привело к тому, что он был принудительно отправлен в двухнедельный отпуск.
Шёл девятый день изоляции Иваськова от семьи. Жуткое, разрывающее изнутри, высасывающее, неутолимое, чувство дикого голода стало постоянной проблемой отшельника. Николай ежедневно опустошал целый холодильник, но легче не становилось: жор не отступал. По началу спасали мясные и рыбные изделия, но надо сказать ненадолго. Бутерброда с колбасой или пару кусков жареной рыбы хватало едва на час. Чем больше времени проходило, тем ненасытнее становился Николай. Порой он сам себе удивлялся: куда всё это помещается, ведь ел он уже не порциями, а килограммами.
К концу третьей недели Николай питался исключительно мясом, все же остальные продукты для него не имели ни вкуса, ни запаха, вызывая лишь отвращение.
Естественно, домой Иваськов так и не вернулся. Ему не хотелось пугать своих близких не только приступами голода, но и выходками, которые становились всё чаще. Порой Николаю казалось, что он себя не контролирует. Начались проблемы с памятью, мысли становились несвязными и запутанными, мучала сильнейшая, нестерпимая головная боль. Лекарства и алкоголь не помогали, с каждым днём делалось всё хуже. Благо профессия давала доступ к наркотическим препаратам, от них становилось немного легче, но отдельное мгновенье истинного блаженства без страдания сменялось новым ударом молота по наковальне.
Про себя Николай радовался, что когда-то не зря учился в медицинском. Окажись сейчас он каким-нибудь начальником или финансистом, кто знает, как он бы спасался от этих мук. Хотя, с другой стороны, если бы он не был врачом, то и тот припадочный не укусил бы. Сожаления терзали его всё сильнее. Злость на самого себя, на то, что не может быть с семьёй, что приходится есть в столовых и забегаловках накрывала его с головой. Всё чаще отчаянье овладевало им, но больше всего бесило, что как врач он не мог поставить себе диагноз. Симптомы подходили под абсолютно разные заболевания, анализы крови показывали наличие в ней какого-то вируса, но антибиотики его не брали. Николай пробовал даже переливание крови – ничего не помогало. Постепенно в голову приходило осознание, что он скорее всего обречён, если ни на смерть, то на беспамятство и одиночество.
Коллеги посоветовали ему обратиться в областную больницу, он, осознавая, что сам уже использовал все возможности вылечиться, согласился. Шёл 25 день инкубационного периода…
На улице становилось всё теплее. Солнце делалось всё ярче и красивее. Всё-таки весна – месяцы пробуждения всего живого, время, когда так остро хочется жить, меняться, что-то доделать, переделать, довести до ума, переосмыслить свои неудачи и начать всё с чистого листа.
Иваськов сидел на скамейке возле домика, где проживал уже ни одну неделю и бесцельно смотрел на светило. Взгляд его то отрешённый, то безумный скользил по голубому небу. Отрывая зубами сырое мясо несколько минут назад живой и ласковой кошки, он поглощал кусок за куском и наслаждался чувством сытости, отсутствием боли, с трудом уразумевал, во что он превращается. Густая кровь капала с его рук, лица, она залила всю одежду Николая, если его ещё можно было так назвать…
Красивое тёплое солнце начало свой путь к закату, стало заметно прохладнее. Мурашки пробежали по спине Иваськова и привели его в чувство. Он резким движением отбросил обглоданный труп кошки и направился к домику.
Человечность покидала Николая. Он уже не бился в истерике от мысли, что смог живьём сожрать милое существо. Для него это стало обыденным делом. Странно, но ещё вчера, когда подобное случилось с ним впервые, Николай забился в угол кухни, с ужасом глядя на растерзанного доброго друга соседа, лежавшего в полу метре от него, только что дружелюбно вилявшего хвостом. Сердце билось как сумасшедшее, глаза расширились от осмысления произошедшего. Руки все в густой тёплой крови судорожно тряслись. Стыд, страх, испуг, паника, раскаянье разрывали его душу на мелкие части. Но не пройдёт и часа, как вновь Николай склонится над трупом пса бедолаги, и только чавканье и рычание будет разносится по небольшому дачному домику.
А началось всё с повышенной температуры утром 28 дня латентного периода. Николай заподозрил, что подхватил грипп или просто переохладился. Сам себе доктор выписал жаропонижающее и молоко с мёдом на ночь – немного полегчало. Но возможно причиной улучшения самочувствия от абстинентного состояния, стали не лекарства, а шмат сырой говядины, съеденный за один присест.
Накануне Иваськов скупил половину товара в мясной лавке и не дожидаясь, когда кусок сварится откусил от сырого. К своему удивлению вкус сырого мяса оказался очень приятным, а самое главное исчезло чувство бесконечного голода. Николай встал с постели другим человеком. Головная боль утихла, озноб прошёл, температура пришла в норму. Проблема была только одна – всё это было временно, все симптомы вернулись немного погодя. Вот тут-то и подвернулся под руку бедный молодой пёс, решивший поздороваться с некогда дружелюбным соседом, который время от времени подкармливал его чем-нибудь вкусненьким.
Здравый смысл терялся всё сильнее с каждым днём. Между пониманием того что происходит и полным забытьем прошло не более недели. Сознание путалось, отуплялось и больше походило на состояние постоянно перебравших алкоголиков.
К 30 дню от Иваськова Николая как от успешного уважаемого врача не осталось практически ничего. Его поведение сделалось ещё более нестабильным: он стал медлителен во всех делах, крайне невнимателен и рассеян, но как только дело доходило до ловли, ему мог позавидовать любой хищник. Завидев или услышав добычу Иваськов мобилизировал все силы организма, резко кидался на жертву, вгрызался зубами, и челюсти разжать его было уже невозможно. Никогда ещё в своей жизни он не был настолько сосредоточен, быстр, внимателен как во время охоты.
Николай бесцельно бродил по улицам города и, сам того не постигая, начинал заглядываться на людей. Сила воли, что ещё оставалась в нём удерживала его от необдуманного шага – вкусить человеческую плоть, но это было только вопросом времени, а его-то у бывшего врача уже и не оставалось.
Жена и дети стали его первыми жертвами. Мозг Николая был болен, и был уже не способен оценивать обстановку и принимать взвешенные решения, сдерживать голод и поступки. Единственное что осталось – это условные рефлексы, выработанные годами. Идти, идти…Домой, домой…
Николай нагрянул, когда вся семья была в сборе и собиралась ужинать. На столе стояло пюре, курица, запёкшаяся в духовке распространяла свой аромат не только на всю квартиру, но и на весь подъезд.
Глава семейства медленно поднялся до четвёртого этажа по знакомым ступенькам, вплотную подошёл к двери и, ударив кулаком по ней, замер. Послышались детские голоса. Старший сынишка настежь открыл дверь:
– Папка вернулся! – только и успел крикнуть он, как мощные челюсти, впились в его тонкую шею.
Жена кричала, пыталась оттащить озверевшего мужа от сына, била его кулаками, но тщетно. На женщину уставились потухшие карие глаза, а через миг всё было кончено. Вся семья была истреблена и съедена. На столе залитой кровью кухне остался нетронутый ужин.
Николай очнулся утром, его сердце чуть не остановилось. Он собственными руками убил тех, кого любил больше жизни. Как это возможно? Что с ним такое? Как собака, попробовав вкус крови, подлежит усыпления, так и Николай решил убить себя. На автопилоте он зачем-то переоделся в чистую одежду, поставил чайник, а потом сознание снова его оставило.
Серые облака затянули небо: вот-вот начнётся дождь. По улице плёлся уставший, заросший человек. Он смотрел себе под ноги, ели их переставляя. Николай Иваськов, доверившись инстинктам, брёл на любимую когда-то работу.
Пожалуй, в условиях медицинского ухода Николай сможет дожить до окончания инкубационного периода и на 40-й день окончательно перестанет быть человеком. Мягкие ткани его начнут разрушаться, нервная система перестанет давать сигналы мозгу о боли и каких-либо чувствах. А вот сколько он протянет в качестве существа с непрекращающейся тягой к мясу, постоянной жаждой охоты, кто знает…
Глава 1
Обновление от 04.03.2017
Молодой человек тридцати трёх лет, по имени Пётр, пригорюнившись, склонил голову сидел на белом табурете у больничной кровати. В палате на пять мест, кроме него, посторонних ещё было двое: бабушка, что ухаживала за слепой сестрой и женщина, чей муж, недвижимый лежал в этой больнице не первый месяц.
Все сиделки, такие же, как и Пётр Кирпичёв обитали, здесь постоянно: спали на раскладушках, кормили и поили с ложечки, меняли памперсы, терпеливо слушали жалобы о плохом самочувствии. Кроме родственников некому заботится о несчастных больных. К сожалению, при нашей медицине каждый выживает как может. Тяжелобольные никому не нужны. Вот, к примеру, лежала здесь одна одинокая женщина после инсульта. Дошло до того, что вонь в палате стояла такая, что резала глаза, а медперсоналу было всё равно. К счастью нашлись сердобольные женщины-сиделки, которые стали и за своими родственниками, и за ней по очереди ухаживать. Ещё не знавший всей обстановки Пётр на миг возмутился, напустился на врача, мол пусть медбрат или медсестра за ней убирают. На что был услышан ответ: «Нам за это не платят! Пусть нанимает сиделку».
Кирпичёву, как и остальным родственникам тяжелобольных, одна из медсестёр тоже сначала предложила услуги по уходу за его матерью. Несмотря на скудный бюджет, Пётр было хотел согласиться, но его вовремя отговорили женщины, из палаты матери. Мол, деньги заплатишь, а ухода достойного ждать не приходится, лучше сам, так надёжнее. А потом, как обычно бывает в больницах, в красках поведали те случаи, что сами видели и о которых слышали. Пётр им поверил на слово, ведь они здесь не первый день и знают, о чём говорят. В последствии у молодого человека не раз была возможность убедиться в правдивости их слов.
Горе, как это всегда бывает, постучалось в его жизнь неожиданно. Телефонный звонок, как гром среди ясного неба, разрушил спокойную жизнь. Не мешкая ни минуты, он сорвался с насиженного места и поехал в маленький город, в котором вырос.
Трясясь в общественном транспорте, он ещё не осознавал, какой печальный итог его там ждёт. Ещё в автобусе, он на бога уповая, надеялся, что всё образумится, жизнь наладится и войдёт в свою колею. На крайний случай мать можно взять к себе на время или навсегда, как получиться. Жестокий удар ждал молодого человека. На все вопросы сына врач ответил одной фразой: «Сделать ничего нельзя, Ваша мать обречена».
Дни шли, вернее будет сказано, томительно тянулись. Матери Кирпичёва лучше не становилось. Прогнозы лечащего врача-юнца были неутешительны и ещё больше огорчали Петра. Хорошо хоть, что на работе вошли в его ситуацию, не вынудили взять отпуск за свой счёт, а отпустили в отгулы. Супруга поддерживала морально и финансово, ведь нахождение одних суток в больнице, порой выходит в копеечку… такова наша медицина…
День, когда беда с матерью пришла в его жизнь, ему запомнится надолго, ибо в это же время, 10 апреля в белокаменной станет расползаться невиданная зараза, о которой умалчивали по центральным каналам. Но, как говорится, правду не скроешь, информация просочилась через интернет. Карантин вовремя ввести не удалось, инкубационный период болезни, чем сильнее она распространялась, тем быстрее сокращался. Не секрет, что все дороги ведут в Москву и обратно, а современная возможность быстрого передвижения, привела к распространению эпидемии по всей России, создав неконтролируемую ситуацию.
Не пройдёт и нескольких недель, когда американка окажется в этом тихом в полу умершем, уже бесснежном городе, сойдя на перрон в виде бывших пассажиров поезда дальнего следования, а вскоре весенним утром заглянет в неврологическое отделение во время завтрака. Именно в этот момент Кирпичёв, стоя у окошка раздачи, получал зелёные яблоки и печенье.
Пётр пребывал в каком-то ступоре, он ещё не осознавал, что американка, о которой гудит весь интернет уже здесь, прямо перед ним в лице одной из медсестёр. После того, как это существо с ужасным потухшим взором схватило в коридоре одного из больных и стало его кусать, а близстоящие женщины кинулись на помощь, Пётр сорвался с места и помчался в палату к матери. Вся больница наполнилась криками, мольбами о спасении, запахом крови и разложения.
Несмотря на то, что Пётр был не из трусливых, всё-таки бывший солдат, повидавший смерть, передряги, он не вступился ни за одну жертву. Он должен был ринуться на помощь, схватив первое, что попалось бы под руку и со всей силой шарахнуть по заражённому. Но этого не случилось. Он оставил их умирать. Вероятно, страх за единственного оставшегося родимого человека, пересилило чувство долга.
Как только Пётр оказался в палате, которая находилась в углу крыла, никак не реагируя на призывы и крики боли, доносящиеся из противоположного конца отделения, он первым делом закрыл дверь, всунув меж ручек ножку стула.
– Что ты делаешь? – воскликнул мужчина с инсультом.
– Сейчас всё объясню. Только не перебивайте, – начал, задыхаясь, Пётр, глядя на спокойную мать. – Там, – он указал за дверь. – Кто-то, точнее, что-то напало на больного, и это уже не человек.
– Что ты несёшь? – вставила та, что ухаживала за парализованным мужем.
– Разве вы не слышите? Эти крики в коридоре? Одни люди пожирают других!
– А где моя сестра Зоинька? – обеспокоенно поинтересовалась слепая бабушка. Пётр оглянулся на голос. Тут только до него дошло, что в палате на одного человека меньше.
– Зинаида Адольфовна, я пойду её найду, не беспокойтесь, – сказал Кирпичёв, подошёл к матери, и поцеловав в лоб, ей прошептал. – Не бойся, мам, я прибежал только, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. Я сейчас вернусь.
Рядом с койкой матери лежал худой мужчина лет сорока пяти, которого на днях перевели по его просьбе из другой палаты. Ему было не по нраву, что там, на прежнем месте, «жильцы» каждую ночь кричали от боли, не давая спать. Этот мужчина с инсультом, молча наблюдавший за действиями Кирпичёва, поглощал свой завтрак, мол, дело не моё, меня не касается, что он тут говорит, из меня всё равно помощник никакой: полуовощ идущий на поправку.
Пожилая, милая женщина, скромно сидевшая на кровати в левом углу, лишь подытожила:
– Мужик тут один – это ты. Делай, как знаешь.
Пётр обратился к самой молодой женщине в палате, которая в этот момент кормила йогуртом мужа и недоверчиво даже осуждающе поглядывала на Кирпичёва. Он попросил её закрыть за ним дверь и никому не отпирать ни под каким предлогом.
Осторожно, выглянув в коридор, он пошёл не спеша вперёд. Крика ужаса, раздавшийся где-то поблизости, заставил его вздрогнуть и остановиться. Идти не очень-то хотелось, инстинкт самосохранения твердил ему – не суйся, отсидись, а чувство выживания, наоборот, толкало на прояснение ситуации. Пётр понимал, что за него это никто не сделает, да и помощи не от кого ждать. Дойдя до шкафа, где в стене размещались подключенные баллоны с кислородом, не издавая лишнего шума, Пётр взял оттуда газовый ключ. Про себя Кирпичёв был рад, что недавно по просьбе старшей сестры менял пустые баллоны на полные и потому знал, что где лежит. Ещё три метра и коридорный Т-образный перекрёсток: вправо короткий, а влево метров сто.
Выглянув из угла, он увидел в длинном проходе, как четверо, уже не людей, склонившись на коленях над одним трупом, жевали его. Кирпичёв отпрянул назад, прислонившись к стене. Прямо перед ним стояли выставленные в ряд каталки с трупами – это те, кто умер ночью или до девяти утра перед планёркой. Сервис в больнице прямо сказать был никакой: трупы бывших пациентов могли пролежать в коридоре до самого вечера.
Судя по душераздирающим крикам и рычанию, эхом, разносившимся по отделению, вполне вероятно, что живых уже и не осталось. Так что Зинаида Адольфовна вряд ли ещё раз услышит голос сестры. Интересно, есть ли кто живой на других этажах? В реанимации, скорее всего никто не выжил, в кардиологии тоже, про этот этаж речь вообще уже не идёт. Итак, вопрос на злобу дня: что делать? Забаррикадировавшись в палате ждать непонятно чего? Еды, воды надолго не хватит. Или попробовать выбраться? Только как? На его плечах, сейчас четыре лежачих, а он один, Галину в расчёт можно не брать, что может сделать женщина с весом, вдвое превосходящим её. Можно попробовать прорваться за помощью, но при таком стечении обстоятельств на неё надёжи мало. Ведь если город охвачен этой же заразой, то там ещё опаснее. Да и мать оставлять Кирпичёву не хотелось: им и так слишком мало времени отмерено. Пётр глубоко задумался, взвесил все варианты и всё-таки решил выбираться.
Галина, как и просил её Пётр, плотно закрыла за ним дверь. В глубине души не до доверяя его словам в полной мере, она захотела сама сходить проверить якобы невероятную сложившуюся обстановку, но здравый смысл остановил её. Женщина подчинилась ему вопреки своему характеру, посчитав, что несмотря на короткий период знакомства с Петром, вряд ли бы он при таких обстоятельствах стал шутить подобным образом. Кроме того, доносившиеся крики доказывали правоту слов Кирпичёва. Но природное любопытство, так и подмывало её открыть дверь и выглянуть в коридор. Галина посмотрела на сосредоточенного мужа, успокаивающе улыбнулась ему, подбодрила Зинаиду Адольфовну на счёт её сестры и подошла вплотную к двери. Она стала нетерпеливо ждать и прислушиваться к тем звукам, которые долетали до её слуха из коридора.
Сыпучее время, как патока, тянулось, и сколько на самом деле она прождала неизвестно, может минуту, а может и все двадцать, но, не выдержав, Галина Смирнова ослушалась предостережений Кирпичёва и вышла из палаты.
Крадучись преодолевала она метр за метром пока не дошла до угла. И то, что она увидела ввело её в ступор. Крик ужаса, не подчиняясь воли женщины, вырвал из горла и так же мгновенно осёкся. Пётр на коленях весь в кровяных брызгах орудовал газовым ключом. Раз за разом он наносил сильнейший удар по голове лежавшему на полу трупу. Вокруг него лежали изувеченные тела медперсонала и пациентов. Беглым взглядом, она насчитала больше десятка убитых людей.
Галина стояла, оцепенев от кошмара, от этой немыслимой картины, от перевернувшегося в ней устоя восприятия обыденных вещей в жизни. А какой у него был взгляд! Когда Пётр обернулся на её крик, он посмотрел на неё как буйно помешенный. Сердце ушло в пятки: весь его вид говорил – ты следующая.
«Надо бежать», – отрезвляющая мысль возникла в сознании Галины, как только Кирпичёв начал привставать на одно колено. Но здесь навстречу Петру шло нечто похожее на человека: какая-то бабушка с погаснувшими глазами, вся в крови. Она злобно рычала, подняв свои крючковатые пальцы над головой. Галина вспомнила эту старушку, пару дней назад она встречала её в столовой, та ещё жаловалась на высокую температуру и головную боль. Что же с ней произошло? Кто это теперь? Неуклюже она брела по коридору, положив глаз на уставшего Петра. Голод был её единственным инстинктом… «Жрать, – стучало в голове старушки, – Жрать!!!»
Глава 2
Обновление от 04.04.2017
Галина с мокрыми от слёз глазами в оцепенении стояла на перекрёстке больничного коридора. Она с потрясением смотрела на подходившего к ней Петра, который буквально минуту назад прибил хозяйственным инструментом то, что ещё на днях было пожилой пациенткой, частенько встречавшейся на этаже. Сейчас же её безжизненное тело лежало с размозжённым черепом на полу.
– Что происходит? – вымолвила она дрожащим голосом.
– Как видишь… мир изменился, – выравнивая дыхание, ответил Пётр.
– Какой мир? О чём ты? Я не верю, не может такого быть!
– Возможно, я преувеличиваю! Но, судя по тому, что я видел, именно так всё и обстоит, – сказал Пётр, а про себя подумал: «Надеюсь, что я прав… А что, если этот случай единичный? Как потом доказать, что я не убийца, что я просто защищался, спасался?!»
– Мне нужно позвонить, – сказала женщина и пошла к палате.
– Подожди! Там, в палате, скажи, что всё нормально, без подробностей. А я схожу, проверю, оценю обстановку. Обязательно закройся. Я вернусь и тогда обсудим, что делать дальше, хорошо?
Галина, едва кивнув, молча согласилась. Вдруг раздался щелчок открываемой щеколды в туалете, располагавшийся в Т-образном коридоре, справа от Петра. Он вздрогнул от неожиданности и насторожился. Галина в ужасе замерла, готовая уже бежать к палате, до которой было около пятнадцати шагов. С опаской она посмотрела в глаза Петра, уже приготовившемуся к защите, подняв над головой газовый ключ. Дверь туалета осторожно отворилась, и раздался знакомый голос:
– Петя это ты?
– Да, да, это я, Зоя Адольфовна, – с радостью в голосе произнёс Пётр. – Выходите, не бойтесь.
Женщина боязливо выглянула из-за двери, убедилась, что всё в порядке и только потом вышла.
– Столько лет прожила, но такого ещё не видела! Я предполагала, что медработники не все адекватные, но чтобы такое вытворяли! Уму непостижимо бросаться на своих же пациентов, кусаться, рычать! А как там Зина? Всё в порядке?
– Целы, не волнуйтесь. Я вас очень прошу, в палате про всё это, – Пётр указал на трупы на полу, – ничего не говорите. Идите с Галиной. Я разберусь.
Пробираясь по коридору к лестнице, к выходу, он припомнил недавний телефонный разговор с супругой, в котором обсуждалась некая странность, появившаяся в людях. Женой было замечено, что повсюду: в транспорте, на работе, просто на улице – одни люди без причины кидались на других. Часть людей сбивалась в пёстрые группы и двигалась, как завороженная, в одном направлении. Он тогда ещё предусмотрительно сказал ей, чтобы была осторожнее, держалась подальше от большого скопления людей, что всё это временно, шутил про зомби и апокалипсис. Но, оказалось, от истины Пётр был недалёк. Судя по всему, то что ещё вчера считалось невероятной выдумкой, сегодня оказалось реальностью.
Да, ему бы тоже было нелишним позвонить супруге. От мысли, что дома происходит то же самое что и здесь, внутри у мужчины всё похолодело. Пётр рефлекторно потрогал карман: сотовый у него был при себе. Разумнее отложить звонок на более безопасное время. Пять минут ничего не изменят. Сейчас необходимо было прояснить ситуацию, найти возможные пути отхода, сделать всё, чтобы выжить самому, спасти мать, всех…
Нехорошее предчувствие одолевало Петра: порой, каждая минута, да что там, секунда на счету. Не справившись с эмоциями Пётр достал телефон, дрожащими пальцами набрал номер: в трубке раздались гудки – никто не ответил. После третьего набора, тревога начала перерастать в панику, но Пётр взял себя в руки. Он предположил, что жена просто не слышит звонка, как всегда увлечена работой или сидит на очередном совещании. «Чуть погодя перезвоню», – решил Пётр, продвигаясь дальше по коридору.
Он не стал ни подниматься, ни спускаться по лестнице с целью установить, как там обстоят дела, ведь задача у него – выяснить есть ли из больницы свободный от заражённых выход на улицу, остались ли живые и какова обстановка за пределами корпуса. Петру предстояло разузнать, есть ли возможность беспрепятственно вывести жителей своей палаты и доставить их в безопасное место.
Сложность состояла в том, что половина его друзей по несчастью были либо лежачими, либо плохо передвигались самостоятельно. Одним из вариантов спасения подопечных был хоть и старый, но всё-таки лифт. Для лежачих недвижимых больных это был единственный шанс спуститься. Однако, с точки зрения Кирпичёва электроподъёмник мог превратиться из хорошего в очень опасный план эвакуации, поскольку разрывал группу переправляемых больных на несколько частей. Кто-то должен будет оставаться наверху, кто-то должен перевозить пациентов, а кто-то должен охранять всех внизу. Выходит, что на всех этапах есть вероятность пострадать самому или кого-то потерять. Да и что говорить, казалось бы лифт – самое безопасное место на всём пути, но на самом деле неизвестно как выйдет: он ведь древний, не ровен час заклинит и пиши пропало. Что ж, как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанского.
Решение пришло само собой. Пётр, как самый молодой и сильный возьмёт на себя охрану первого этажа, Галина будет довозить пациентов до лифта на третьем, а Зое Адольфовне достанется роль перевозчицы. Оставалось только проверить обстановку на пути следования. Пётр не спеша спускался по лестнице, ведущей вниз. Преодолевая каждую ступеньку, он всё оборачивался: не идёт ли кто следом. Справа оказалось окно между пролётами второго и третьего этажей. Мужчина окинул взглядом больничный дворик, но ничего подозрительного не заметил. Даже странно, факт того, что во дворе всё спокойно заставил сердце Кирпичёва заныть от тоски. Ему вдруг подумалось, что нахождение в больнице в какой-то мере сравнимо пребыванию за решёткой, только сроки короче. Понятно, что никто не хочет оказаться взаперти ни на какой срок, а в его случае он был неизвестен, оставалось только ждать печальный исход. Вспомнились ему слова врача, что, мол, матери осталось недолго. «Недолго… – подумал Пётр. – Выходит всё зря. Выберемся, а что дальше? Мама может даже до дома не доехать, чтобы умереть в своей постели», – тяжело вздохнув, он ещё раз осмотрел территорию больницы.
Размышлять можно вечно, но не всегда в толк. Пётр отогнал от себя беспокойные предположения и продолжил спускаться на первый этаж. Серая приёмная для посетителей была пуста. Небольшие синие пятна на полу в виде разбросанных бахил ещё сильнее угнетали и навивали тоску. Пётр подошёл к выходу и толкнул тяжёлую дверь, ведущую на крытое крыльцо для заезда машины скорой помощи и лифт для экстренных и лежачих больных.
У входа в стационар с открытой настежь водительской дверью стоял УАЗик в народе известный как «буханка». Кирпичёв подошёл ближе – внутри кабины никого не оказалось, видимо водитель в спешке покинул рабочее место. Ключа в замке зажигания не оказалось, а как завести без него Пётр, к сожалению, не знал. «Транспорт нам бы очень пригодился, – подумал мужчина, положив на руль руки. – Придётся поискать ещё… В конце концов на этой «буханке» мир не заканчивается».
Пётр выглянул из двери бокса, ведущей на улицу. Яркий дневной свет ударил по глазам, на миг ослепив следопыта. Явственно пахло весной, такие запахи ни с чем не перепутаешь! Аромат пробуждающейся жизни витал в воздухе, наполнял лёгкие, кружил голову, радовал. Во дворе не было ни души, будто все вымерли, и только поваленные на бок статуи слона, оленя и лошади внимательно взирали на последнего человека. Птицы трещали о чём-то своём под крышами больницы и на деревьях, вили гнёзда, дрались, создавали семьи и высиживали птенцов – для них ничего не изменилось.
Невольно в сознании Петра возникло ели сдерживаемое желание крикнуть: «Есть кто живой?!» Накопившееся внутри напряжение просилось наружу, истерика начинала биться в душе Петра, но Кирпичёву удалось сдержаться, взять себя в руки. Тревожные, отчаянные думы вытеснила здравая мысль: «Ведь, если никого нет, то и путь свободен. Можно беспрепятственно выбраться из больницы и перебраться вбезопасное место».
Самое страшное, что ожидает за воротами больницы, но об этом можно подумать и потом. Сейчас нужно прояснить ситуацию внутри этого корпуса, узнать есть ли выжившие и нужна ли помощь ещё кому-нибудь. Но внутренний голос с возмущением вопрошал: «Кому помогать? Лежачим? Матери своей сначала помоги, а потом остальным, да и вообще дальше видно будет». Пётр замешкался. Одна часть его рвалась на помощь всем, на поиски правды, а другая призывала взглянуть на вещи трезво, без прикрас и геройства.
Неожиданно для самого Кирпичёва возникла мысль позвонить и попросить о помощи. Ведь для того и существуют соответствующие службы. Почему раньше он об этом не подумал? Один, как говорится, в поле не воин. Судорожно Пётр достал телефон и набрал номер. Пошли гудки, трубку на том конце взяли почти сразу. Приятный женский голос, а не раздражающий робот, поинтересовался, где находится Кирпичёв и что у него случилось. Когда история была вкратце изложена, девушка сообщила: «Вызов принят. Ждите». Сколько ждать незнакомка не уточнила, а Пётр спросить не успел – трубку уже положили.
Однако после короткого телефонного разговора Кирпичёву не то что показалось, а подумалось, что под словом «ждите» подразумевалось вызовов полно, вы такие не одни, помощь если и прибудет, то не скоро.
Дело было ясное – рассчитывать можно только на себя, впрочем, как всегда. Совесть его была чиста, по крайней мере он попытался. Как известно под лежачий камень вода не течёт, пора было действовать.
Не успел Кирпичёв сделать и нескольких шагов, как его привлёк звук подъезжающего автомобиля. Из-за поворота показалась большая красная машина с белыми обводами на колёсах. Пётр застыл в изумлении, он не ожидал сегодня вообще увидеть других выживших, а тем более пожарной машины. Ещё больше он поразился, когда увидел, что за рулём ЗИЛа женщина. Не часто увидишь представителя прекрасной половины человечества за рулём спецтехники.
Машина остановилась. Немного погодя дверь автомобиля хлопнула и во всей красе появилась виновница ступора Петра – молодая рыжеволосая девушка, яркая, как солнце. Её волосы были забраны в хвост на затылки и доставали до лопаток. Глаза голубые и бездонные как ясное небо смотрели приветливо. Пётр знал это чудо природы: высокая и стройная, с отличной фигурой, мать двоих детей, чуть за тридцать – внучка Зинаиды Адольфовны. Пётр не смог скрыть восхищения, можно даже сказать он находился в состоянии лёгкой влюблённости, «жертвой» любви с первого взгляда, но без каких-либо последствий, поскольку был давно женат. Его кредо по жизни: все женщины красивы, но тебе дана одна. Жена, которая подарила тебе своё бесценное время, – твоя настоящая половинка. Однажды сказавшие «да» Пётр с женой посвятили себя друг другу. Совсем не к чему обнадёживать себя и жестоко ранить ту, с которой делишь свою жизнь. Но заставить себя не замечать настоящую красоту невозможно, даже в том случае, когда твой взгляд ослеплён любимой, а мысли заняты предметом обожания – той, с которой прожил уже столько счастливых лет.
– Ну, должен сказать, ты меня впечатлила! – бросил Пётр без какого-либо приветствия.
– Сама в шоке, – услышал он в ответ. – Надеюсь, я не опоздала?
– Смотря куда, – парировал Кирпичёв. – Если на кровавый пир этих… странных, – с трудом подобрал он подходящее определение, – то увы, а если…
– Что с моими?! – не дала договорить девушка. Что ты тут вообще делаешь?
– Вышел подышать. Ты не переживай, с твоими всё нормально.
– Ну и отлично. Пойдём? Или ты ещё постоишь, подышишь?
– Нет, вроде надышался. Я с тобой. Подожди. Сначала я тебе расскажу кое о чём, – возможно все объяснения были лишними, поскольку с первого взгляда было ясно: она в курсе.
– Можешь не трудиться. Я знаю, что мир сошёл с ума, поэтому я и прискакала на пожарной машине? – девушка слегка улыбнулась.
– Понятно. В таком случае нет больше смысла задерживаться, пойдём!
По дороге Пётр коротко обрисовал ситуацию в больнице, поделился своими суждениями и опасениями, а также планами по посещению других этажей. Спутница спокойно его выслушала, все комментарии оставила при себе, выразив единственное желание – увидеть своих родных живыми и здоровыми, на сколько это возможно в их возрасте. Всё остальное её интересовало в последнюю очередь.
Разумеется, Кирпичёву была ясна цель её визита: убедиться, что её родственники в порядке, поскорее забрать их и уехать от греха подальше как можно скорее, до других ей дела нет. В принципе, так рассуждает каждый второй, осуждать здесь или оправдывать кого-то лишнее. Может и ему так поступить? Поддаться инстинкту самосохранения и не строить из себя героя? Своя шкура ближе к телу, она всего дороже!
Лестницы. Пролёт. Пустой коридор этажа. Трупы на полу, в палатах, на каталках. Всё залито густой бурой кровью. Воздух пропитан запахом смерти с металлическим привкусом. «Как хорошо, что сейчас не ночь!» – вдруг подумалось Петру. Мужчина шёл к палате время от времени посматривая на свою спутницу, на её реакцию и был несколько поражён. Голубые глаза не выражали ничего: ни испуга, ни ужаса, ни интереса, ни надежды, что завтра это всё закончиться, напротив, смотрели внимательно и как-то безразлично, будто она видела уже всё это в сто первый раз.
В глубине души все, кто столкнулся с инфицированными, понимали, что это безумие не на пару дней, отсидеться не удастся, нечего и мечтать о том, что всё будет по-старому. Нужно покидать города, они становятся ловушкой. Деревенским в этом отношении станет проще, поскольку многие сёла оторваны от цивилизации, риск того, что зараза придёт и к ним скоро значительно ниже, чем в городах. Наверное, самое выгодное положение сейчас занимают брошенные деревни, в которых вообще нет жителей. Если перебраться туда сейчас, то хлопот окажется по минимуму, а если и забредут незваные гости, то легко будет от них избавиться.
Такого мнения придерживалась и Светлана. Пётр слушал её, и часть его была с ней согласна, но часть отчаянно отказывалась принять действительность. За городских, к каким себя относил Пётр, было уж как-то совсем обидно. Неужто все жители крупных городов уж такие безрукие. Да и вообще, сколько деревень поисчезало с лица земли, там и домов-то не осталось. Исключение составляют немногие сёла, где ещё живут долгожители, которым некуда и не к кому идти.
Галина слегка нервничала. Пётр уже довольно долго не возвращался. Где же он? Назойливо лезущая мысль, что этот молодой человек ушёл безвозвратно, отгонялась, подобно надоедливой мухе. Не может быть, что он бросил их на произвол судьбы, ведь здесь его мать! Если только с ним что-то случилось, при данных обстоятельствах такое вполне возможно. Хотя с другой стороны, принимая во внимание как Пётр расправился с теми заражёнными в одиночку, такой исход исключался. Такие люди как он не дерутся и не делают ничего без причины.
Галина допускала, что если она останется одна, то их положение сильно усугубится, но не станет безнадёжным. Ей будет гораздо сложнее, ведь с учётом её ситуации мужская опора пришлась бы кстати. Галина – сильная, волевая, независимая женщина, которая попала в очень серьёзную передрягу. В обыденной жизни ей приходилось нелегко, никаким особенным исключением она, конечно, не являлась, но горя и невзгод познала немало. Росла, как принято говорить, в неблагополучной семье, была слабым больным ребёнком, потом старалась выбиться в люди, выбраться из нищеты, мыла полы, чтобы прокормиться и училась вечерами. Галина делала всё, дабы достигнуть своей мечты, своего идеала: превратиться из гадкого утёнка в прекрасного лебедя. Она шла к своей цели не сворачивая, впитывая, как губка, всё самое лучшее, прислушиваясь к мнению и пожеланиям мужчин, училась на ошибках других женщин с работы, глянцевых журналах, книг. Год от года Галина становилась всё интереснее для сильного пола и предметом зависти для соперниц.
Для достижения поставленной цели Галина поступалась многим, пробовала разные способы завоевания мужчин от восхищения и повиновения до полного игнорирования. Время шло, и Галина стала пожинать плоды своих усилий. Она неплохо стала разбираться в людях, особенно в мужчинах, знала, когда приласкать, а когда поставить жёсткие рамки и объявить строгий выговор. Но вот, наконец, наступил день, когда Галина встретила того самого, с которым готова была прожить до конца дней, разделить все радости и горести. Высокий, широкоплечий, атлетически сложенный деловой человек с огромным количеством положительных качеств. У него и дело в руках спорится и дома он ласковый и нежный зверь. Одним словом, муж достался Галине на зависть всем.
Как это всегда бывает неожиданно для всех вот такой москвич женился на обычной провинциалке, без особых внешних изысков, которая смогла найти правильный ключик к его холостяцкому сердцу. Но счастье молодых было недолгим, одно неудачное падение и её муж прикован к постели и неизвестно встанет ли вообще. Вера, как зонт от непогоды, не давала отчаянью взять верх, разрушить всё, к чему Галина так долго стремилась. Неожиданно для самой себя, в зрелом возрасте в своего мужа она влюбилась, как девчонка, уже через неделю. Счастье, словно цветок в пустыне распустилось, как чудо через столько лет ожидания. А тут ещё этот непонятный вирус! Мир перевернулся с ног на голову.
Где же Пётр? Галине совсем не хотелось нести ответственность за посторонних людей, ей бы мужа спасти…
Неестественные хрипы послышались из правого угла палаты, оттуда, где лежала мать Кирпичёва. Все заметили, что что-то не так. Мать Петра задыхалась. Галина подскочила к ней и запричитала. Что делать? Помощи нет, а ситуация явно выходила из-под контроля. Человеку становилось всё хуже.
Галина хотела было кричать на помощь, побежать за медсестрой, но осеклась. Никого нет… никто не поможет! Кроме них на этаже живых нет. Паника накатывала волнами, ведь интуиция подсказывала ей, что человек умирает. Только не сейчас! Что делать? Она не сможет с этим справиться! Какой от неё толк?! Все пациенты палаты старались помочь матери Кирпичёва, как могли. Люди хотели подбодрить друг друга, но выходило плохо. От безысходности слёзы текли из глаз Галины, она понимала, что мать Петра обречена, а его, как на зло, нет рядом. Слёзы переходили в жалкие рыдания. За что такой груз ответственности и сожаления?
Человека не стало. Жизнь ушла, подобно воде в песок, оставив след горечи и рой мыслей о будущем. На мгновенье Галина представила, что на месте этой женщины мог оказаться её муж. Ей стало жутко от того, что она ничем бы не смогла ему помочь, лишь держала бы за руку и беспомощно плакала. От этих раздумий, потеря матери Петра стала как-то ещё тяжелее. Галина вернулась на своё место, вытерла непроизвольно текущие слёзы, нагнувшись, поцеловала мужа и стала молча смотреть в окно.
Раздался стук в дверь и знакомый голос Кирпичёва. Ему отворили. Один лишь брошенный взгляд на мать и он всё понял. Слова сочувствия от Зинаиды Адольфовны не дошли до адресата. Пётр ничего не видел и не слышал, его мозг отрицал произошедшее. Кирпичёв ничего не понимал и не хотел понимать. Галина мокрыми от слёз виноватыми глазами смотрела на него, но Пётр её не винил, это не к чему. Руки у него опустились, лишь тихо-тихо он прошептал «мама» и боль утраты выступила на его лице. Он не верил. С какой-то надеждой внутри Пётр подошёл ближе, чтобы убедиться, что это неправда, вгляделся в родные черты матери и скупые мужские слёзы побежали по щекам. В ту секунду он возненавидел Бога. Как он мог такое допустить? Именно сейчас, в такое тяжёлое время потерять любимого человека. Он даже не успел попрощаться… Почему не вчера, не завтра, не через полчаса?! Душа разрывалась, вера Кирпичёва растворилась в горе, заполнив тело ненавистью и безразличием ко всему. «Бог – выдумка для наивных дураков. Его придумали одни люди, ради манипулирования и управления другими, – думалось ему. – С чего все решили, что он несёт благо и действует из лучших побуждений?!» К таким выводам он приходил ещё в школе, однако, общественное мнение, культура не позволяли Петру выйти за рамки религии. Агрессивные больные и медперсонал нашли свою смерть от руки Петра; бедная мать умерла, даже не увидев сына в последний раз – все что случилось за последнее время переполнило чашу терпения: тонкая нить, связывающая его с Богом, окончательно разорвалась.
Пётр вышел в коридор, чтобы побыть немного в одиночестве. Погружённый в тяжкие думы, он прислонился к стене рядом с окном и долго смотрел в одну точку. Он злился на всех, на всё, на себя… Вдруг что-то пробудило его, он приложил руку к груди, нащупал цепочку с крестом и рванул изо всех сил. Метал звонко звякнул о каменный пол и затих, освободив Петра от всех условностей веры, добра и зла…